[Litexp]

"Все дело в расстановке приоритетов", - говорит Софья, улыбаясь. Она почти всегда улыбается, когда с кем-то разговаривает. Это случается непроизвольно. Улыбка выражает радость от общения и внимание к собеседнику. Некоторые недоумевают и обижаются, путая улыбку с насмешкой, и тогда она старается слушать и отвечать серьезно. Но - и это отдельный повод для радости - ее улыбку редко путают с насмешкой.

Софья могла бы ответить на вопрос "Как дела?" добрым десятком способов.

Она могла бы рассказать о круговороте боли в ее теле. Не то, чтоб у нее постоянно болело что-то одно, но моментов, когда боли нет совсем, почти не бывает. Часто болит нога, пульсируя и посылая импульсы в мозг, провоцируя сжать зубы или начать скулить. Это нужно перетерпеть, делая вид, что не замечаешь, и тогда - иногда через несколько минут, иногда через несколько часов, - нога сдается, и на первый план выходит живот. С ним проще всего справляться дома, когда можно лечь и гладить его теплой ладонью, смиряя боль. Несколько минут передышки, неловкий поворот - и напоминает о себе спина. Или шея. Или голова - в последнее время все чаще. Или подвернутая когда-то лодыжка. Или глаза. Или копчик. Или подушечки пальцев - с недавних пор они реагируют так на холод. А во время месячных, конечно, болит грудь. Боль сопровождает Софью повсюду, и стала уже привычной. Чаще всего ее получается не замечать, хотя забыть о ней, конечно, никак не возможно. Разве что в сонные утренние мгновения (а это всегда мгновения, даже если они длятся десятки минут), когда ты уже не там, но еще не здесь, и можно позволить себе не вставать. Возможно, это одна из причин, по которым Софья так любит с утра понежиться в постели.

Она могла бы рассказать о приступах паники, которые хоть и редко теперь - но все еще порой случаются с ней, и тогда приходится останавливаться и дышать под счет, как на уроках физкультуры в далеком детстве. Этот способ она когда-то вычитала в сентиментальном романе, и с тех пор машинально начинает дышать под счет каждый раз, когда понимает, что самостоятельно делать это организм отказывается.

Она могла бы рассказать о том, что иногда, когда она стоит в метро, или на балконе театральной ложи, или у пешеходного перехода, ей хочется шагнуть вперед просто чтобы узнать, что будет.

Она могла бы рассказать о тех, о ком скучает. О тех, кого больше нет в ее жизни и никогда не будет. О тех, кто далеко - во времени или в пространстве, или по совокупности прочих обстоятельств. О тех, кого в этой реальности она так и не встретила, и уже почти не надеется встретить... о тех, кого любила и до сих пор любит, пусть даже они давно забыли о ней.

Она могла бы рассказать о том, о чем часто плачет. Чего боится. О своей потерянности и непреходящем ощущении неполности бытия. О своих сомнениях. О своем стыде. О детях, которых у нее нет. О семье, которой у нее нет. О коте, которого у нее больше не будет. О друзьях, которые предпочли сделать вид, что не знают ее, когда ей понадобилась их помощь. О родных, которым она боится рассказать добрую половину того, что с ней происходит, и что важно для нее, потому что они открыто и часто критикуют подобное уже много лет подряд.

Она могла бы рассказать о профессиональной неудовлетворенности сразу в нескольких профессиях. О мечтах, осуществление которых отложено на потом.

Она могла бы...

Но она знает, что не станет всего этого рассказывать, потому что не сможет передать главного: как она. Потому что в ее жизни помимо всех этих не слишком приятных штук есть множество других - чудесных и волшебных. И еще потому, что твое "как" определяется твоим же отношением к происходящему, а вовсе не самим этим происходящим.

Софья говорит: "Все отлично, а ты как?", - и готовится слушать. Все дело в расстановке приоритетов.