Открытое нараспашку окно. За окном - небо, чистое, ночное. Усыпанное звездами. Только звездами - то ли новолуние, то ли с другой стороны дома луна спряталась. И силуэт на фоне окна - мужчина. Сидит на подоконнике, спиной к звездам, чуть покачивая ногами. Ладони сомкнулись на крае подоконника, и вся фигура сидящего слегка наклонена вперед...
Джереми остановился, окинул взглядом полотно, словно не зная, что же дальше. Основная часть портрета была уже перенесена с наброска на холст. Звездная ночь за окном, мужчина на подоконнике, чуть освещаемый падающим откуда-то справа мягким теплым светом - то ли свечи, то ли ночник... все это казалось тем единственно верным сюжетом, что должен был стать обрамлением для главного... и как раз в попытке поймать то самое главное художник и замер сейчас, в который уже раз за последние дни пытаясь собрать образ воедино. Образ упрямо ускользал. Единственное, что он видел четко - взгляд и улыбку. Улыбка была кривоватой. А взгляд... синие глаза смотрели тепло и в то же время с какой-то сумасшедшей тоской. Этот взгляд уже давно преследовал его во сне. А с недавних пор Джереми и наяву не мог не думать о нем, не пытаться понять... сходя с ума от невозможности хоть что-то сделать и избавиться от этой навязчивой мысли, от воспоминаний о том, чего не было...
В который раз пришла в голову мысль, что лучше бы он так и не нашел тот фонтан. Именно после того, как Джей увидел его - три ступени вверх... из мрамора, как он и думал... именно после этого к ощущению потери чего-то важного добавилась постоянно грызущая тоска. А к единственному вырванному из снов ранее - взгляду - краткое воспоминание. Или видение. Все тот же взгляд, а еще - голос, тепло, удивительное ощущение защищенности и... счастье?
Странно было это, и еще более странным казалось жить, не зная этого.
И однажды, где-то через неделю, Джереми сидел на бортике фонтана и задумчиво черкал что-то в блокноте. С удивлением обнаружив, очнувшись от собственных мыслей, что набросал окно и сидящего на подоконнике мужчину. Наверное, это было неизбежным - рано или поздно он должен был попробовать. Нарисовать свой сон. Все еще не понимая, что происходит, Джей поддался собственному порыву и принялся переносить набросок на холст, позаимствовав материалы у своего путешествующего друга. С изумлением обнаружив, что по мере того, как портрет обретает черты, он сам все лучше и лучше видит своего синеглазого призрака...
Но общая часть была почти завершена, и вот теперь Джереми замер с кистью в руке, не решаясь сделать следующий мазок. Боясь того, что не сможет передать тот самый взгляд. И к тому же, он все еще не знал - не видел - черт лица... Но промедление не могло длиться вечно, и в конце концов Джей выдохнул и осторожно, будто в робкой ласке, коснулся полотна кончиком кисти - намечая глаза. Все смелее и смелее кисть порхала по холсту, послушная воле художника... сосредоточившись и полностью уйдя в работу, не выпуская из головы ставший за последние пару лет родным взгляд, Джереми опомнился лишь когда занесенная в очередной раз рука замерла в поисках места, которое еще нужно было подправить, а затем медленно опустилась. Он отступил на шаг назад, закрыл глаза, а затем медленно вновь открыл их. Промелькнула изрядно подзатасканная мысль, что это сумасшествие, и привычно была проигнорирована. Джей, затаив дыхание, смотрел на собственную незаконченную картину. С картины на него был устремлен знакомый взгляд, темный, так что почти и не разобрать было цвета - ночь. И это был именно тот взгляд, что преследовал Джереми вот уже два года.
Втянув наконец в себя воздух, Джей встряхнулся и вернулся к работе. Теперь уже кисть обрисовывала оставшиеся черты лица: с почти незаметной горбинкой тонкий нос, высокие скулы, полуприкрытый челкой лоб, упрямый подбородок, изогнутые в кривоватой улыбке губы... действуя по наитию, художник почти не задумывался сейчас о том, что должно рисовать - будто и впрямь просто переносил на холст образ живого человека, сидящего перед ним... Последними штрихами поправив освещение, так что свет выхватывал из темноты лицо и плечи, оставляя все прочее в полутьме, Джереми отложил кисть в сторону и, не глядя на результат, быстрым шагом вышел на балкон.
На город давно уже опустился вечер, солнце почти село, и даже обычный для Токио шум большого города казался мягче, приглушеннее...
Вдохнув свежего воздуха, Джереми закрыл глаза и откинул голову назад, наслаждаясь мягкими прикосновениями ветра. Господи, что я делаю? Я только что нарисовал... что? Кого? Это было бы нормально, если бы только у меня не было твердой уверенности, что это портрет реального человека. Куда более реального, чем все те, кто меня окружают... почему так? Это шизофрения? Раздвоение личности? Лунатизм? Воспоминания о будущем?.. Не понимаю... почему у него такой взгляд? Будто я самое ценное, что у него есть... и столько тоски при этом... Джереми невесело усмехнулся: самое время было поверить в какую-нибудь сверхъестественную силу, подсовывающую ему - скромному английскому художнику - намеки. Вот только ни в какие высшие силы Джей не верил и не собирался. А меж тем он совершенно четко помнил, что с этим вот синеглазым стоял в обнимку у фонтана и чувствовал себя самым счастливым идиотом на свете. И никак не мог понять, как ему теперь продолжать радоваться жизни после того оглушительного счастья... которого к тому же у него и не было никогда... а еще... еще Джереми хотел знать, отчего каждый раз, просыпаясь после того самого сна, запоминал именно этот тоскливый взгляд, и почему дышать так больно было. Хотел - и одновременно боялся знать это, подозревая, что ничего хорошего концовка сна не содержит.
Так же как хотел и в то же время опасался войти сейчас в комнату и увидеть законченный портрет целиком.
Глупо... как это все глупо... Второй раз в жизни Джереми безумно хотелось курить. Выпускать дым в равнодушное небо и тянуть время до тех пор, пока скука не убьет страх... к сожалению, художник так и не начал курить. Поэтому ему не оставалось ничего другого, кроме как набраться таки решимости и вернуться в комнату, представ наконец лицом к лицу со своим наваждением.
Черт... я пропал... он... это же он. Настороженный поначалу взгляд все более и более жадно впитывал в себя образ, изображенный на картине. Почему-то от этого щемило сердце и ком в горле встал, но Джереми не мог заставить себя оторваться... завороженный, поднял было руку, словно в попытке коснуться щеки, и тут же отдернул ее, поняв, что это невозможно и мучаясь от этой невозможности. Его дар стал его проклятьем - картина казалась живой, но живой она не была. Желая избавиться от наваждения, выплеснув чувства на полотно, англичанин добился лишь того, что наваждение это, его призрак, его синеглазый дракон, стал чуть более плотным, обретя зримые черты... и оставаясь все так же призраком, драконом морским - тем, кто манит, но с кем невозможно встретиться, во всяком случае, по эту черту жизни и смерти...
Все так же безмолвно художник опустился на пол, не отрывая взгляда от лица изображенного на портрете мужчины, глядя теперь на него снизу вверх, почти с такой же тоской, что была в синем взгляде, и еще с детской какой-то обидой...
портрет был завершен, но вот история... история, похоже, так просто не собиралась отпускать Джереми. Единственное, что он знал, так это то, что когда в следующий раз ему приснится сон, он сможет запомнить немного больше. И еще то, что это был не последний портрет его синеглазого призрака.